ПАМЯТИ ДМИТРИЯ МАЛЬЦЕВА
Признание и настоящий театральный триумф пришли к Дмитрию Мальцеву вместе со спектаклем «Великодушный рогоносец». Он сыграл там главную роль – Брюно, влюбленного поэта-безумца. У Мейерхольда, в 20-х гг. прошлого века эту роль играл молодой Игорь Ильинский, и его герой был фигурой гротесковой и откровенно комичной. Дмитрий Мальцев сделал роль Брюно ролью трагической. Вместе с режиссером Владимиром Золотарем он рассказывал нам о трагедии художника, о губительной силе воображения, уводящем из реальности в мир образов и грез, о безудержных страстях, раздирающих его душу. «Грозы моего бурного духа! Вдохновение порой уводит меня за пределы здравого смысла…» Пожалуй, никому не удавалось так откровенно и ослепительно ясно обнажить тайны истинного творчества.
Это была звездная роль Дмитрия Мальцева, поднявшая его на вершину театральной славы. Спектакль в мае 2003 года завоевал Гран-при на Ш театральном фестивале «Сибирский транзит» в г. Омске и Дмитрию Мальцеву вручена была самая престижная актерская награда – Премия им. Веры Редлих. А в сентябре, на Всероссийском фестивале «Реальный театр» в г. Екатеринбурге театральные критики единодушно назвали Дмитрия Мальцева одним из самых перспективных актеров российской театральной сцены.
Однажды Дима принес мне эту роль – роль Брюно, бережно и любовно сшитую тетрадку. На одной из страниц были стихи – Димины стихи, написанные в стиле японских хайку. Он сказал, что эти трехстишья сами собой складывались в процессе репетиций, как будто кто-то диктовал ему эти строки:
Хотел быть понятым
пока учил языки
забыл о чем речь.
Тропа становится уже
и путник едва различим
Следы…
Двенадцать лучников застыли, ожидая
Мишень исчезла
Изменен маршрут ветра.
Тысячелетье вересковой свадьбы
остается в ушах
звонки знаки беды.
Высохшее море прекрасно дышит
Смывается соль
Стирается дрожь моих надежд.
Конь моего сердца в пене
Достижение цели
не нужно.
Только тем мы теперь и богаты,
что успели
потерять вчера.
Свет от лампы отражается в окнах
Часы безразличны.
Кто ждет дождя?
Сейчас эти стихи, написанные три года назад, воспринимаются как предчувствие беды, предвестник трагической судьбы актера. Актеры, поэты, художники – странные создания. Они явились в этот мир для того, чтобы жить среди иллюзий и грез, чтобы проживать все жизни, все жизни, все жизни, отдавая свою до самой последней капли искусству, которому они были призваны служить. Чтобы сказать нам что-то самое сокровенное и важное, даже ценой своей собственной жизни…
Дмитрий Мальцев успел сказать нам много сокровенного. Хотя в его репертуарном листе не так уж много ролей – не многим более 20. Но театральная судьба уготовила ему особое испытание: самыми яркими ролями Дмитрия Мальцева становились один за другим трагические образы, выносить и носить в себе которые порой было невыносимо тяжело.
Роковые роли… О них много легенд слагают в театральном мире. Из разряда «роковых» и роль Меркуцио в шекспировской трагедии «Ромео и Джульетта». Наш театр представлял этот спектакль год назад на IV театральном фестивале «Сибирский транзит» в г. Томске. Обидно, что спектакль был обойден тогда вниманием жюри фестиваля и не получил никаких наград. Но после вручения официальных премий, уже на фуршете в честь закрытия фестиваля, на эстраду в фойе вышел представитель томской прессы и объявил о независимой премии журналистов города Томска «за лучшую мужскую роль». Этой награды был удостоен Дмитрий Мальцев за роль Меруцио. Сквозь шум и гам банкета прорвались яростные аплодисменты театральной братии и зрителей, по достоинству оценившей одну из самых пронзительных работ актера.
Последней в жизни Дмитрия Мальцева была роль Константина Треплева, героя чеховской «Чайки». Быть может, чувствуя пограничное душевное состояние актера, режиссер Владимир Золотарь, долго сопротивлялся желанию Димы сыграть эту роль. Он предназначал ему роль Тригорина. Но Дмитрий добился своего и репетировал сразу обе роли. Тригорина он так и не сыграл, а в роли Треплева выступил только два раза. Спектакль с его участием не был записан на видео, и его Треплев остался только в памяти тех зрителей, которые увидели его в этой роли. И, конечно, в сердцах и неизгладимой памяти его партнеров по сцене, которые еще не пришли в себя от страшной вести, настигшей театральный коллектив в отпуске.
Дмитрий Мальцев был актером беспредельной художественной самоотдачи. Потому трагические роли забирали все его душевные и физические силы, они язъязвили его душу и разлились отравой в его крови. Барон Тузенбах, Брюно, Меркуцио, Треплев – его герои погибали на сцене, и каждый спектакль актер умирал вместе с ними. Быть может отсюда – это трагическое мироощущение, которое привело Дмитрия Мальцева к последней черте.
Дима Мальцев распорядился своей жизнью так же, как его последний сценический герой – Костя Треплев. Он покончил с собой, и бессмысленно осуждать или прощать этот поступок. Он свершен, и этим все сказано.
Хотя нет, не все. В этом году Дмитрий Мальцев собирался поступать в Театральный институт имени Бориса Щукина – знаменитую вахтанговскую школу, на отделение «режиссура драмы». В дневниках Евгения Богратионовича Вахтангова есть небольшая запись о пьесе Чехова «Чайка». Он писал: «У Чехова не лирика, а трагизм. Когда человек стреляется – это не лирика. Это или Пошлость или Подвиг…»
Этот театральный сезон был бы десятым в творческой жизни Дмитрия Мальцева – своеобразный актерский юбилей, который Дима, так же как и свой 32-й день рождения, не захотел праздновать. Его право. Всю свою короткую и жертвенную актерскую жизнь он отдал театру. И театр всегда будет чтить его высокий художнический подвиг.
И.Свободная
