БЕЗ НЕГО
Когда не стало Димки, Наташа Макарова, актриса театра, сказала: «Вот кого нам будет очень не хватать».
Точно. То и дело слышу знакомый голос, вдруг вижу в темноте закулисья крепкий, чуть сутуловатый силуэт…
Не хватает.
В его гримёрке – все так же, все на местах. Фотографии в аккуратных рамочках, старая магнитола на шкафу.
Только почему-то не играет БГ.
Видно, Димка еще не пришел. Хотя странно – он в этой гримёре почти жил. Так почему же не слышно БГ?
Вакуум. Пустота. Не хватает.
Не хватает голоса, не хватает нерва, какой-то сумасшедшинки его не хватает
Стало даже спокойнее, почти что уютнее без него. Он ведь сложный был, неуютный, конфликтный… Хотя кто из нас лёгкий? Но он и трудный-то был особенно, почти невыносимо иногда. А теперь всё как-то выносимо без него. Только без него – это уже не тот театр.
Другой. Без него.
Очень тяжело, когда уходят друзья. Друзья настоящие – сами знаете, какая редкость.
Еще тяжелее, когда уходят настоящие артисты. Настоящие артисты - редкость еще большая.
Особенно, когда уходят так рано, так больно, так неестественно и непостижимо.
Димка был настоящим другом – таким, который делал жизнь мою в чужом городе чуть уютнее, чуть удобнее, чуть теплее – это при его сложности и неуютности.
Димка был настоящим артистом таким, когда смотришь на удачную работу его и понимаешь: я не знаю, как это сделано! Да и сам он не всегда понимал, как это сделано. Смесь интуиции и страшной «пахоты».
Начиная с распечатки роли – он печатал себе роль всегда сам, сам делил себе ее на эпизоды, сам разрезал листы и переплетал. Заканчивая звонками в два ночи: «Владимир Саныч? Я «выучил ногами» второй акт. Вы не представляете себе, как хорошо ночью на сцене! Тишина. Декорация стоит. Никто не мешает. Самое творческое состояние…»
И ты забывал про всю его сложность, когда видел аккуратную книжицу роли, всю испещренную заметками: «Владимир Саныч, я этот эпизод назвал так-то. Это правильно?»
И прощал ему всю его конфликтность и сложность, когда он ночами в пустом театре вызубривал сложнейший, невообразимый рисунок «Великодушного рогоносца»: «Чтобы на репетициях всем не тратить время на мою плохую память», - он говорил.
Он был разборчив, и когда его роль не особо грела, конечно, на подвиги не шёл. Но когда его «зацепляло», он становился маньяком. А маньяк неудобен, с ним сложно, беспокойно, неуютно. И самому ему тоже неуютно и беспокойно. И с миром. И с самим собой.
А еще так бывает – одна группа крови. Одна вера. Одно представление о театре. Димка был артистом «моего театра» и сам знал об этом.
Артиста «своего театра» терять еще труднее. Потому что театр – это единый организм, цельный, живой.
А теперь «мой театр» - инвалид. У него что-то ампутировали, вырезали, какой-то важный орган. Жить можно, но как человек очень долго учится жить без руки, ноги, или лёгкого, так и «моему театру» теперь нужно мучительно и трудно учиться жить без Димы Мальцева.
В.Золотарь
